Здесь, едав ль не на плечах
В глине до колен
Мы толкали сгоряча
Старенький газген.

Нету дождику конца,
Лить весь век готов,
Много сказано в сердцах
Нецензурных слов.

Много скурено газет
С крупною махрой,
А мешкам и счету нет,
Что везли с тобой.

Если где-нибудь опять
Нас судьба сведет,
То в дороге - будешь знать -
Друг не подведет.

Мы ж сработались давно,
Так что в чем вопрос:
Отправляемся зерно
Выручать в колхоз.

Словом, едем, что за спор!
Запускай газген -
Авторотовский шофер -
Городской студент.

...Мир полон пиратов, живущих в тропических странах,
За порогом твоим - атоллы лазурных морей...
Победить осьминога на оранжевом дне океана
И сжимая штурвал, направляться в космический рейс...

Ты в сраженьи с драконом наносишь смертельные раны -
Вам в четырнадцать лет голубыми ночами спалось?
Ощущала ладонь холодную сталь ятагана
И к отважному Немо мальчишечье сердце рвалось.

Утонул "Наутилус" и вымерли где-то пираты,
И лежит на ладони простой металлический блик,
Как лежал ятаган на той же ладони когда-то...
Свет ушедшего детства неярко зажегся на миг...

Расскажу я вам, ребята,
Про обиду из обид,
И про то, как я когда-то
Шел искать метеорит.

Вся НИИ моя больша
Провожать меня пришла
И в дорогу понемногу
Мне с собой она дала

     Котелок, скафандр и кружку,
     Портативный керогаз,
     Кислородную подушку,
     Вертолет и пару ласт,

     Пятитонки три тушенки,
     Совнархозовский мандат,
     Много милей кинопленки
     И Григорьев с ними в ряд!

Но проходят дни, недели,
Время спутником летит,
Где же, где же в самом деле
Мне искать метеорит?

И осколков нет в помине
Ни в лесу, где бродит зверь,
Ни на дне, ни на вершине
И зачем они теперь?!

     Котелок, скафандр и кружка,
     Портативный керогаз,
     Кислородная подушка,
     Вертолет и пара ласт,

     Пятитонки три тушенки,
     Совнархозовский мандат,
     Много милей кинопленки
     И Григорьев с ними в ряд!

Пьет Казанцев в ресторане,
Вина пьет и коньяки.
По болотам и трясинам
Мы таскаем рюкзаки.

Небо пахнет репудином,
Капе снится бурундук,
Превратила нас в скотину
Академия Наук.

Поход окончен.
Ванавара и кормит нас, и поит нас.
В клубах березового пара
Мы пьем, пока хватает тары,
Настоянный волшебный квас
И, не воспетая никем,
Похожа Вана на Чикаго. О'кэй!
Полощет глотку брага,
Струится нежное ИКЭМ.

    Тайга сомкнулась в дебрях снова
    Не слышно воркотни Краснова,
    Впервые после долгих мук
    Уснул спокойно бурундук.
    Уж по Чургимским берегам
    Не слышно больше криков "Капа!"
    А на тропинке тут и там
    Медвежья появилась лапа.
    Среди медведей кривотолки
    Идут о Лёниной двустволке.

Прощай, Кулик и Лючеткан,
И Фаррингтон, и Кражуркан,
Прощайте, Вронский. Дарим Вам
Воссозданную нами яму.
Ложится чутким курсом АН
На красноярский ресторан.
Уже былиной стало время,
Когда, тая в душе тоску,
Как вымирающее племя,
Глотали пошлую треску.

    Чему-то неизменно рад
    Шагал под грохот канонад,
    Подобен груде аммонала
    Флорометрист Л.Ф. Шикалов.
    Никольский шел шагами тяжкими,
    Промеж стволов блестя подтяжками,
    Гроза сибирских параноиков
    На этот раз держался стойко.

Валерка камни индуктировал
И ни на что не реагировал.
Порою, шумными ночами
Продрогших псов кормил блинами
И начинал в десятый раз
О Фаррингтоне свой рассказ.

    А Журавлевская чета,
    Изныв от нежности и склоки,
    Давала встречные уроки
    Основ и правил бытия.
    Дарит Руфина свет очей
    Всем, кто появится пред ней,
    От Демина и до Акбара,
    И только брату кое-как
    Перепадал истлевший шлак.

Вана-Вана Ванавара
На крутом на берегу
Не видала ты подарка
С геофака ТГУ.
К мужскому сердцу путь лежит
Через зашитую штанину.
Пьем, космонавты, за Галину
Без задних мыслей и обид.

    Поход окончен. Скоро-скоро
    Нас встретят Томские края.
    Ждут где-то свинки командора,
    Судьба безвестная - меня,
    Я ковылять пойду по миру
    С курумником надежд и бед.
    А Виктор, добрый мой сосед,
    Пойдет отыскивать квартиру.
    Путь описав параболический
    Он в быт уйдет катастрофический.

В полумрак университетский
Вновь погрузится Матушевский.

    Так что ж! До следующего лета
    Когда за этим же столом
    Мы космонавтов соберем,
    И за гостей чужой планеты
    Мы выпьем, как сегодня пьем.

Проходит год ...
Водоворот ругни, докладов и забот.
Уже в каморке бетатронной
Заморским свинкам жизни нет,
И как хозяин здесь законный
Рюкзак ложится на паркет.

    Забыв проклятый бетатрон,
    Как неприятную обузу,
    Суров, насуплен, обозлен,
    Геннадий ездит по Союзу.

Уж убежден на половину
Наш общий друг, Евгений Кринов.
Вот-вот под веком Фесенкова
Блеснет янтарная слеза,
И он готов - даю в том слово -
Голосовать впервые "За".

    Сидит уволен Ер`ховец
    Он создал книгу, наконец,
    Про дым походных перекуров,
    Про комаров и про Лакуру.

И обрастает КСЭ
Разнообразнейшим народом -
Весьма смешным и пестрым сбродом,
Но неизменно и всегда
Готовым к черту на рога.
Под радугу Чургимских вод
Собрался этот космосброд.

    У лукоморья дуб зеленый
    (Я дубом лиственницу звал)
    Не ту ль, что Вронский удивленный
    Когда-то направлял в журнал?
    Под дубом тем стоит лабаз.
    И, Куликом сооруженный,
    Он безотказно кормит нас.

Вокруг Лабаза, глядя ввысь,
Ходил Колесников, как рысь,
Но, страж умеренной диеты,
Стояла Аля. Ей за это
Мы все должны "Ура" пропеть.
Скучал с Любашей бледный Фаст,
Меся южноболотный наст.

    А на вершине Фаррингтона,
    Где собралась толпа зевак,
    При свете Альфы Ориона
    За чурбаком горел чурбак.
    Тайга урчала, как урчит
    Турист, скребя остатки банки,
    Но был недопроявлен лик
    Очаровательной армянки.

Ходили толпы по заимке,
Грызя плеснеющий сухарь,
И, не дождавшись в центре чуд,
Они в два счета, без заминки,
Шли отъедаться на Кимчу.
И лишь удар по чугунку
Будил в них чуткую струну.
И пососав слегка заплатки,
Все шли назад в свои палатки.

    Недели шли... Бензин Цветкова
    Весь сжег давно до капли Вова.
    Крутилась пленка, уж Олег
    Под суд пошел своих коллег.

За ним по Хушминским предгорьям
Бежал, шокирован, Григорьев.
Сжимал Кувшинников винтовку,
В минуты те готов на всё -
На Колыму и под веревку,
Спасая кадры КСЭ-ё.

    Устав от службы интендантской,
    В тайгу подался Журавлев
    И там, отважен и суров,
    Рубился с силою гигантской.
    Меланхоличный и печальный,
    Похож на собственную тень,
    Сидел, прищурившись на пень.

Я б с радостью продолжил этот
Непритязательный рассказ,
Но по законам этикета
Я утомлять не стану вас.
К тому ж таинственный напиток
Блестит как изумрудный слиток.
Пьем за тайгу! За КСЭ!
За тех, чей путь всегда неистов:
Болотоведов, лесников,
Магнитчиков и озолистов!
Чтоб спектроскопов чуткий глаз
И контур сваленного леса,
В конце концов открыл для нас
Полог таинственной завесы!

Отстреляна птица, попряталась рыба,
Над чащей лесною мерцает луна.
Мы тоже могли бы, ах, тоже могли бы
Бродить по полянам, как бродит она.

Тревожно и пусто, как будто бы где-то
Качается омут и стынет вода.
Окончилось лето, окончилось лето,
И снова на стыках стучат поезда.

Мы в город вернемся, раздавшись плечами,
Обнимем друзей и откроем окно.
Но только печали, но только печали,
Нежданной печали постичь не дано...

Проходим по Сахаре.
Пустые бурдюки.
Здесь люди умирали
В ста метрах от реки.

Кругом белеют кости,
А впереди мираж:
Шагает белый ослик
И тащит свой багаж.

Идет неторопливо,
Качается слегка,
А сбоку надпись:
             “ПИВО”
Видна издалека.

С тех пор идти ли в гости,
На службу ли идти,
Всегда мой белый ослик
Шагает впереди.

Я жить хочу красиво
И идеал найти:
Встречать все время пиво
На жизненном пути.